Завтра ему должно было бы исполниться пятнадцать лет. Хотя собственно почему «бы»? Исполниться, если вот сейчас его не переедет «Ночной Рыцарь», но это вряд ли. В волшебном мире даже кирпич на голову внезапно не сваливается. При этой мысли мальчик резко остановился и посмотрел вверх. Низкие тучи были освещены праздничной иллюминацией и выглядели величественно-уютными.
    Вдруг, будто кто-то щелкнул тумблером, из них медленно и грациозно стали падать снежинки. Хотелось простоять так, смотря в небеса и ловя ртом снег, вечно, но мироздание редко обращало внимание на желания Бартемиуса. Стряхнув небрежно фигурно застывшую воду с пальто, слизеринец неуверенно мотнул головой и повернул с Косого Переулка на Лютный. В этом месте о приближающейся дате вестимо и не слыхали. Вечная унылость и продроглость скользкой брусчатки напоминала о правилах поведения в здешних краях, и только в отдалении одна из витрин лила на улицу мягкий оранжевый свет. К ней-то юноша и направился.
     Он давно перестал спрашивать себя, зачем раз за разом возвращается в это место, где его не только не ждут, но и видеть не желают. Юношеский максимализм? Желание насолить человеку, который ведет себя не по задуманному Краучем плану? Просто банальная зависимость? Новые и новые поводы, включающие в себя сломанные гитары, порванные струны и потерянные медиаторы. Зачем это все? Может он никогда не найдет ответ на сей сакраментальный вопрос, но пока мальчик привычно взялся за резную ручку двери и потянул ее на себя.
     Через пару мгновений, когда свист ветра от созданного им сквозняка улегся, Барти услышал краем уха едва уловимый голос скрипки, исполняющий главную мелодию этого вечера. Как сентиментально, - пронеслось в голове, и он улыбнулся краем губ. Оглянувшись, юноша понял, что хозяин заведения, видимо, оставил на пол пути довольно важное дело. Проведя пальцем по одной из полок и стряхнув с ладоней пыль, Крауч еле слышно осуждающе цокнул языком. Впрочем, не в серьез, что очевидно. Пройдя по знакомому маршруту, волшебник на ходу снял шарф, а после, облокотившись на стойку, учтиво, и что греха таить, с удовольствием, дослушал хорал.
     - С наступающим, - склонил он голову к плечу и впервые за последние месяцы скользнул взглядом по лицу мужчины напротив. Оно не изменилось. А что мальчишка ожидал? Что щепетильный Пожиратель зарастет щетиной и заимеет привычку пить виски в пабе за углом? Какой лихорадочный бред. Роули как и прежде был одет с иголочки и его идеальный пробор все так же едва заметно отсвечивал бриолином. В какой-то мере это было даже забавно. Застывшая вечность в одном представителе рода человеческого.
      - Это…, - Тебе? Вам? Подарок? Ибо не эльфам же приказывать засунуть его в носок? Самым лучшим было бы вручить его молча, но правил этой игры не знал никто, так что может протянутая ладонь со словом «это...» была «шахом»? Кто знает. Что подарить маг выбрал случайно. Барт вообще об этом даже не задумывался. Но вот однажды на званом ужине, куда он должен был отправиться с отцом, мальчик познакомился с гоблином, который только что вернулся из Дании и привез оттуда дичайшей красоты вересковую флейту. Без раздумий, отдав один из фамильных перстней, в тот же вечер Крауч принялся собирать решимость вновь вернуться в магазин музыкальных инструментов.

У Барти были длинные, тонкие пальцы. Он мог бы стать пианистом. У Барти был острый, проницательный ум. Он мог бы стать дипломатом. Но вместо этого Барти бездумно стоял и сжимал край стойки в Мерлином забытом магазине. Может его, и вправду, воспитывали неверно? Или пара хороших пощечин пошла бы ему на пользу? Вечные «почему», и самое в них главное – «как эта отрава вот уже год не выходит из его вен?»
    - Очевидным ответом было бы – там, где ее уже нет, - протянул юноша, - но любишь ли ты очевидность, ведь она суть одно с твоей обожаемой логикой, - шарф был влажен и неприятен рукам, - тогда к чему вопрос?
     Хозяин таки взялся за уборку и теперь бережно перебирал хрупкие инструменты с верхних полок. Помочь ему было бы самоубийством. Всего этого может касаться лишь Роули, Вы что? Но уйти тоже не вариант. Простуда коварна даже среди волшебников. Сняв плащ и положив его на стойку, Крауч сел в кресло и открыл один из старых номеров «Пророка». И откуда он только здесь взялся? Наверное, забыл один из клиентов.
    Сентябрьский. Дементоры Азкабана «нечаянно» обездушили одиннадцать узников. Престарелая певица разошлась с очередным мужем. Сборная Венгрии по квиддичу вылетела из таблицы. К Британии приближается антициклон. Курс галеона относительно фунта вырос. Ну что ж, в этот выпуск можно еще завернуть какой-нибудь старый, ненужный контрабас.
      Бросив быстрый взгляд на пальто, которое все еще предательски поблескивало растаявшим снегом, парень таки взял воду и одну из тряпок, и принялся аккуратно вытирать пыль в дальнем углу магазина.
      Ему всегда было интересно – не скучно ли это? Все время сидеть в помещении, которое лишь изредка посещают ценители музыки да навязчивый юнец. Нуу, бывают задания у Лорда, но ведь вся жизнь практически проходит тут. А Торфинну ведь всего двадцать. В этом возрасте обычно молодые люди ездят по миру и набираются опыта. Может так у всех, кроме датчан? Может так у всех, кроме Роули?
      Барт еле слышно хмыкнул себе под нос и занялся древней, и, кажется, заплесневелой музыкальной шкатулкой.

Глаза Барти застыли на рельефной крышке ларца и отказывались смотреть на что-либо еще. Ксено Лавгуд, который был уже старшекурсником, когда Крауч только поступил в Хогвартс, уверенно сказал бы, что мальчику в ухо залетел могзгошмыг. Но чтобы там ни было, оно надежно оккупировало сознание мальчишки, и тот не сразу услышал елейный голос за спиной.
   Слегка вздрогнув, волшебник повернул голову и попытался вникнуть в смысл сказанного. Клавишные так клавишные. Все равно эти козюли гоблиские со шкатулки и сто тридцать лет не оттереть. А там может лишь пыль. Хотя нет, наверняка какой-нибудь подвох.
   Пианино неожиданно появилось в магазине. Слизеринец даже помнил тот день, когда его впервые заметил. Весной. Ну да, это тебе не губная гармоника. Хотя Бартемиус как-то представлял себе картину, что Тор уменьшает все инструменты один за другим, кладет в сумку и уходит куда-то в Авалон. Кажется, тогда у парня была сильная простуда или лихорадка. Но сути это не меняло – фортепиано надежно оккупировало северо-запад крохотного помещения.
    Очистив заклятием воду с тряпкой, он присел на корточки возле глянцевого бока и слегка склонил голову вправо. Отражение исказилось и недоверчиво сверкнуло глазами. Мальчик неуверенно прикусил внутреннюю часть щеки и провел по предмету, нуждающемуся в чистке, тканью.
- А ты хотел бы превращаться в животное? – Внезапно спросил Барт, благо, что тихо. Может музыкант не услышит и не придется терпеть пинты сарказма. Хотя, может только ради этого юноша и тут. Мало ли.
   Сам он понятия не имел, кем бы желал стать, освоив анимагию. Орлом? Хах, как пафосно. Вороном? Еще более. Псом? Плебейская тварь. Да и к тому же, чародей не выбирает, в кого превратиться. Всегда после лет практики ожидает забавный сюрприз. А, потратив лучшие годы жизни на становление, допустим, ежом, Крауч не хотел бы. Впрочем, ёж довольно характерное животное, хоть и бесполезное.
     Самым трудным в чистке данного инструмента, безусловно, было неслышное протирание клавиш. Едва касаясь поверхности, Тэм все равно невольно заставлял фортепьяно звучать. Хмурясь и фыркая, он, наконец, завершил импровизированный этюд и тихо хлопнул крышкой.
    Авэ.
    Так, хоть он и закончил работу, но без сухого наставления Роули другую лучше не начинать. Себе дороже. Посему пока хозяин* ходил где-то за стеллажами, парень принялся крутиться на вертящемся табурете то в одну, то в другую сторону. Ну что, четыр…ой, пятнадцать лет все-таки привносят свои черты в облик. При очередном повороте «уборщик» чуть не опрокинул ногой ведро, и смог избежать мини-катастрофы только из-за того, что хорошо играл в квиддич. Чувство равновесия и ловкие пальцы – наше все.

*магазина

Барти был эгоистом. Снобом. Редкостным хамом. А еще он познавал мир через ощущения. Никакое знание не могло переубедить его установившееся мнение на счет чего-либо, если это самое «либо» мальчик прочувствовал.
   Таких вещей было множество. Холод, даже вымораживающий кости в миллиарды раз лучше жары, ибо юнцу нравилось Северное Сияние. Логика высших сфер, пфф. Мандарины априори лучшая еда, так повелось с трёх лет. Ну а музыка флейты – единственная, которая не могла надоесть Краучу. А как же скрипка? Извините, но да, Ее Высочество нравилось парню на когнитивном уровне, где в краеугольной формуле знаменателем выступал Тор. Иная шкала.
    Тонкие, ловкие пальцы Роули неумело держали подарок, сделанный из любимого растения мальчишки, и это тоже добавляло значимости происходящему. Наверное потом его руки будут пахнуть вереском, - пронеслась непрошеная мысль в лохматой голове, и Тэм поспешил повернуться спиной к экспериментатору. Вертящийся табурет в помощь. И отчего мгновение спустя больше закружилась голова – от звуков инструмента или издевательств над предметом мебели – он не знал. Хотя..
     Нет, сказать, что датчанин идеально играл, было бы неоправданным преувеличением. Но кому нужно это «идеально»? Уж точно не Барти. Музыка была грустная, срывающаяся. Понятно, для скрипки сильные легкие не нужны, а мужчина к тому же еще и курильщик. От экспромта веяло северным фольклором. Елями, покрытыми изморозью. Викингами на побывавших в не одном бою драккарах. Парень не заметил, как закрыл глаза и принялся размеренно дышать. Он как будто провалился в безвременье и теперь не знал, как оттуда выбраться. Да и не хотел, если честно.
    Но каждая мелодия заканчивается, как бы пафосно это не звучало. То, что настала тишина, слизеринец понял сразу. Как будто резкий ветер задул свечу. Нет, пусть играет дальше. Ну зачем. Продолжай, продолжай вечно. Да, капризности ему тоже было не занимать, только вот ее он уж точно никому не демонстрировал.
    А храбрость – это пожалуйста. Точнее, ее сестрёнку – безрассудность. Посему Бартемиус спрыгнул со своего места и сел на стойку рядом с Финном. Пытаясь не смотреть ему в глаза, он осторожно взял флейту из чужих рук и, замешкавшись на пару мгновений, опустил на свои губы слегка влажное дерево.
    Мелодию эту он услышал давно. Сначала ему даже казалось, что во сне. Но вот судьба его год назад вновь забросила в Ирландию и воспоминания ожили. Колыбельная друидов – консервативного общества волшебников, которых осталось не более сотни. Играя, периферическим зрением Тэм видел очертания мужчины, а краем локтя ощущал его.. нет, не тепло, скорее настроение. То, что раньше иногда проскальзывало, теперь было цельным. Как сложенный паззл, доваренное зелье.
    Что же это? – Под аккомпанемент вопроса, последние ноты затихли в пыльном пространстве магазина.

Любили ли вы когда-нибудь? Нет, я не о банальной влюбленности из-за красивого цвета глаз или поразительной способности к танцам. Это все проходит через неделю. Много кто очарователен и подвижен.
    Любили ли вы настолько преданно и отчаянно, что временами забывали про гордость? Так долго, что уже и не помнили, когда это началось? Столь безответно, что, казалось, единственным выходом в пасмурные времена было отдать душу дементору?
    Раньше Бартемиус не верил в это глупое и бесполезное чувство. Пока не заболел и не высушил себя досуха. Будто приготовил амортенцию с чужой прядью и сам ее залпом выпил. Еще и с дозой не рассчитал.
    Теперь парень априори знал – любовь нужно выстрадать. Вытерпеть боль и вытатуировать у себя на стенках черепа. Иначе все пройдет довольно быстро и следа не оставит, только сожаление о потраченном времени или низшие отголоски гормонов. Сейчас же Крауч понимал – ему не дано разлюбить никогда. Почти приговор.
     Увидев над головой странные ссохшиеся гроздья белого непонятночего, парень вновь обернулся к музыканту – в самых отдаленных углах поубирал, а эту странную гадость снять забыл? Алогичный вы, мистер Роули.
     Фамилия мужчины все еще эхом звучала в сюрреалестически-золушковых мыслях Тэма, когда на его щеку легла едва теплая ладонь, а искусанные губы осторожно, но уверенно оказались в плену чужих. Не смея закрыть глаза, волшебник видел Торфинна настолько близко, как никогда прежде. Едва заметные веснушки, что прятались под извечной северной бледностью; слегка дрожащие ресницы; непонятный, но безумно родной аромат дерева и морского ветра. Даже если бы это был сон, наколдованный старой каргой на одном из карнавалов в Хогсмиде, мальчишка не пожалел отдать за него пол жизни и титул в придачу.
    Но о том, что это была явь, недвухзначно засвидетельствовал тихий выдох и довольно громкое поминание полумифического существа.  Барт грустно улыбнулся краем губ и пробормотал:
- Если хочешь, можешь применить ко мне Обливиэйт, - пожал он плечами, - и совесть твоя будет чиста, - глаза как раз задержались на отполированном фортепьяно.
    Крауч не знал, что сейчас чувствовал. Это походило на странный штиль в пять утра на море после грандиозной бури. Представлять себе сотню раз этот момент и пережить его. Что-то вроде волнореза – теперь его жизнь перестанет истязать сама себя. Даже если он больше никогда не увидит Тора, даже если тот просто привычно съязвит, даже если самого слизеринца вскоре парализует и он проваляется всю жизнь в четырех стенах. Ничто из этого не важно.
    Важно то, что этот день просто случился в его недолгой жизни.

А, по-моему, смешно. Такое смешно, которое вписывается неровным почерком и разбрызгивает чернильные кляксы в графе «диагноз». Не зря говорят, что сумасшедшие ближе всего к Богу. Но на тебе пока нет смирительной рубашки, Барти, да и атеистом ты всегда слыл. Хотя вот подобные разговоры с самим собой до добра не доведут. Лучше уж Омут, в самом деле.
    И тогда юнцу ярко представилась сцена, в которой он, старый и сгорбленный, вцепившись узловатыми от подагры руками в края каменного сосуда, пытается разглядеть своей дальнозоркостью образы любви, пронесенной им аж до старческого маразма. Вполне себе возможный сценарий, - с какой-то ангельской покорностью решил Крауч. Он вообще стал подозрительно инертен. Только и мог, что наблюдать за состоянием музыканта, которое менялось со скоростью «выражение лица в секунду». Да уж, таких "ярких" эмоций от мужчины странно было ожидать.
    Наконец он застыл и повторил жест самого парня. Только сейчас слизеринец заметил, как сильно стиснул в своих руках волшебный инструмент, до побелевших костяшек пальцев. Осторожно положив его на стойку, подарок все-таки, Бартемиус опять заметил взгляд хозяина магазина на странной высохшей грозди. Ах, вот оно что, это омела. Пфф. Как, однако чтит наши традиции датчанин. Не увидел бы – не поцеловал?
- А может я этого и добивался, - улыбнулся он краем губ, вновь смотря на рождественское украшение.
   Тут часы, с какой-то тоскливой обреченностью, в глубине магазина пробили полночь. Ну, вот и..
- С днём рождения меня, - едва слышно и нараспев пробормотал Тэм, оборачиваясь к бывшему учителю. Тот все еще пребывал в непонятном пограничном состоянии, будто сделан был из пластилина. А пластилин был любимой игрушкой аристократа в детстве. Поэтому чтобы хоть как-то оживить самосозданную куклу Вуду в человеческий рост, мальчик решительно шагнул к нему, и, оперев спиной на ресепшн, прошипел сквозь зубы:
- Оживай, - рука легла на затылок, - ну же, - вторая намертво вцепилась в плечо. Глаза напротив казались осколками льда от того айсберга, что почти столетие назад потопил маггловский корабль. Возможно, в кристаллизированной воде до сих пор хранились крики жертв стихии.
    И прервав, наконец, зрительный контакт, поцеловал. Не нечаянно, как в первый раз. Не удивленно отвечая, как пару минутами раньше. Нет, Бартемиус целовал мужчину в его руках так, будто бы от этого зависела жизнь. Их обоих. И иного случая больше не представиться. И надо обязательно доказать, что любит он его до забытия собственного имени, ведь вслух этого не произнесет никогда.
    Потянув, в конце концов, за нижнюю губу, едва прихватив ее зубами, и выдохнув где-то в район шеи, благо был всего на пару сантиметров ниже, мальчишка повторил рефреном:
- Оживай.

Ежевичное вино. Это такая жуткая субстанция, не советую, влюбитесь навсегда. Даже алкоголизмом сее трудно назвать, вы же не пьете, просто любите. Но вот однажды вы срываетесь и опустошаете до дна бережно хранимую коллекцию. И облевываете любимые туфли. Свои и вооон тетушки Норы. Что за бардзо – то не здрово.
     Вот и Барти внутренне передернулся от какого-то странного ощущения. Его мутило. Все не так и все не то. Как и всегда в его жизни, в принципе. Что он здесь делает? Почему Роули ему отвечает, хотя видно же, что его это тяготит. Поспорил, может? А в спорах Пожирателей и Непреложные Обеты возможны. Мало ли. Жизнь то дороже, чем нахамить в очередной раз Краучу.
    Парень все еще был в объятиях мужчины. Подобные мысли были подобны прописанным извне, но все же шкребли подкорку головного мозга. Сюр полнейший. Уголки губ, казалось, наливались невероятной тяжестью и сила гравитации тянула их вниз. Должно быть забавное зрелище, благо мужчина не видит. Или не благо. Тэм совсем запутался.
    К тому же его морозило, и слизеринец инстинктивно сжал крепче пальцы. Синяки будут у музыканта? Да к черту, подумаю об этом завтра.
   Вопрос.
   Пфф, что за официоз. Как будто тебе интересно. Да-да, сейчас очень забавно поднялась волна жалости к себе, и включился режим привычного хамства Финну.
- Ну, извините, потерпеть никак не мог, - фыркнул он, не отводя взгляда от метели за окном. Он не любил это обстоятельство. Все друзья разъезжались на Рождество, а дату рождения несменно приходилось переносить. Так что он считал, что такой и в природе уже не существует. А вот сейчас внезапно вспомнил. Зря это.
    Первые мгновения хотелось сбежать как всегда. Но хозяин магазина успел бы крикнуть что-то язвительное вслед. Хотелось аппарировать к нарглам. Но он не был уверен сняты ли чары безопасности, а валяться, споткнувшись о Щит юноша не желал. Поэтому все так же неподвижно стоял в едва тёплых объятиях.
    Однажды Бартемиус попал в Мунго. Серьезная лихорадка, да такая, что школьная медсестра испугалась и решила снять с себя обязательства. Отца как раз не было в стране, чтобы тот вякал что-либо про аристократизм, посему второкурсника поселили с другим ребенком. Детё было странное, молчаливое. Но больше всего Крауча пугало, когда оно не моргало. Точнее делало это очень редко. Даже спало так. Парню казалось, что на его стеклянные глаза может нападать пыль и тогда тот ослепнет. Подобный страх был одним из самых сильных. До сих пор. Ослепнуть от пыли, разучившись моргать.
    Но в данный момент даже он боролся с иным – страхом того, что будет дальше.

Снег все падал и падал в черноте рождественской ночи. Если они еще немного так постоят, то их засыплет до крыши, и никто никогда не найдет. Ладно, если и загадывать желания – это идеальный момент. Пусть так и случится.
    Чужие пальцы приподняли его подбородок, чужие губы вновь подарили едва заметную дрожь в районе ребер. Ему бы  расслабиться и не думать ни о чем, но как всегда рядом с Роули возникало интуитивное ощущение – сейчас все разрушиться. Он посмеется, скажет, что пошутил, выгонит в ночь. Любой вариант в разы реальнее чем то, что мужчина чувствует хотя бы приблизительно, что и Барт.
- С Новым Годом, - едва слышно ответил он, - мои друзья знают, что я люблю больше всего Новый Год.
   Он, наконец, разорвал объятия и сделал пару шагов в сторону. Морозило все сильнее. Взгляд вновь остановился на окне. Желания не исполняются, дурак. А если исполняются, то слишком поздно.
     «Значить, історія така. Жила колись у наших краях донька одного срібляра. Чорна-чорна, як циганська ніч. Поїхала колись від нас в далекі землі, навчитись там чомусь і грошей заробити, напевно. Тільки не грошей назад привезла вона, і навіть не дитину в подолі, а страшне кохання у закривавленому серці»*. Наверное символично, что так начиналась любимая сказка детства Бартемиуса. Да еще и рунами писанная, отчего другие дети не могли разгадать заветной истории. Но пронеся сквозь года воспоминание о ней, мальчишка очевидно не мог полюбить иначе, чем такое недоступное существо.
     В поле зрения Крауча попало ведро и тряпки, использованные ими невесть когда при уборке магазина. Слизеринец вздохнул и волшебной палочкой убрал последствия бурной деятельности. Все равно за один вечер, тем более сочельниковый, убрать тесный, но захламленный магазин не удалось бы и домовым эльфам, не говоря уж о двух таких белоручках как эти двое.
     Сейчас довольно сильно затянулась та ситуация, в которой оба понятия не имеют, что делать и говорить. Под музыку мальчишке всегда думалось лучше, поэтому он сел за привычное пианино и начал тихо наигрывать шумановскую «танцы давидсбюндлеров». Уверенно перебирая пальцами, Тэм слегка склонил голову к плечу. У него не было привычки как у других пианистов, экзальтировано прогибаться туда-сюда беря очередную ноту. Сидя с прямой спиной было больше возможности наслаждаться игрой. Он пошел на этот шаг еще и потому, что сейчас Финн мог спокойно собраться и уйти, зная, что парень закроет магазин и выключит свет.
     Иногда такое доверие было более красноречиво, чем все язвительные комментарии и стеклянные взгляды.
- Спокойной ночи, - прошептал он и едва улыбнулся уголком губ.

*сказания карпатских горцев

Видимо Торфинн его не услышал. И не ушел спать. Более того, он совершенно бесшумно оказался возле мальчишки, отчего тот вздрогнул, но тут же взял себя в руки и доиграл отрывок. Хозяин магазина теперь стоял у него за спиной, и от этого было немного тревожно, будто бы легкий холодок пробежал по затылку. Барти повел плечами.
   И тут мужчина что-то неловко прокомментировал. Не умеет играть? Кстати, а зачем ему вообще сдался этот грузный инструмент тогда? Важные персоны обычно заказывали подобные сразу у мастеров, так сказать из-под резца. Если же из-за давности, то мальчишка на вид датировал его серединой этого века, то есть всего пару десятилетий прошло.
   Размышляя над этим, волшебник заметил в руках Роули мокрое письмо. И когда только успел получить? Может что-то важное? Вряд ли от Лорда, тот имел лучшие пути передачи информации, чем старые совы-инвалиды. На периферии зрения как раз пернатое неуклюже хромало на правую лапу по подоконнику.
- Алименты? – Фыркнув, поинтересовался парень, но извиняться было поздно, поэтому он решил сменить тему:
- Играть на фортепьяно легче некуда, даже четырехлетний ребенок может научиться, - вспомнил Барт когда-то прочитанную с люмосом под одеялом биографию одного зальцбургского маггла. Правда, то был клавесин, но ху керс.
    Крауч вновь повел плечами и уселся поудобнее. Хрустнул суставами, эта его привычка часто бесила окружающих людей, а затем опустил три пальца на белые клавиши.
- В каждой октаве содержится двенадцать клавиш – нот, - захочет научиться, пусть слушает; нет – так нет, - из них семь белых и пять черных, - он нажал на избранные по очереди, - это были «до», «ре» и «фа».
    Мальчик повернул голову и бросил взгляд на хозяина магазина. Странно, но Тор все еще слушал. Что, реально захотел научиться? Немного неуверенно, слегка запнувшись, Тэм продолжил:
- Собственные названия имеют только белые клавиши, - он чуть прикусил нижнюю губу, - как уже понятно, в соответствии названиям нот.
   Потом подумал о чем же еще рассказать и спохватился:
- Ах, да, октавы – это вот эти участки. Их пять. Отчего каждый сектор и пронумерован – первая октава и так далее, - он пробежал пальцами по клавишам, чтобы проиллюстрировать сказанное.
- Если в партитуре не указывается октава, то..то значит иметься в виду первая, - мальчик зябко провел ладонями по плечам, - вот.
   Для закрепления результата Бартемиус сыграл очень короткую мелодию одной рукой.
- Это разминочная шт..штукенция, мне ее один эльф показал…, - тут парень опять прикусил губу и встал с табурета, - если хочешь, можешь попробовать ее. Она… легкая.