Прилипнув носом к пыльной шторе, некий высокий мужчина в темноте магазина наблюдал, как на улице под гнетом ветра жмутся к земле деревья. Шел-то всего третий час дня, а бурю обещали к ночи. Хотя, может, это была еще не буря. Может, буря только начиналась. Дверь скрипнула, возвещая о посетителе не так раздражающе, как недавно снятый с нее банальный колокольчик. Роули не обернулся, чтобы узнать, кто почтил его своим присутствием. Если некто пришел с недобрыми намерениями, то он вряд ли уже успеет куда-то деться. Торфинн был готов услышать "Авада Кедавра", но в следующее мгновение сильно пожалел, что услышал другие слова.
- Фи-и-ин, как я рад видеть твою спину, - растягивая гласные, насколько это возможно на невосприимчивом к подобным издевательствам датском языке, произнес посетитель. Его голос был до головной боли знаком. Роули поморщился, словно от нее, оборачиваясь. Этого юношу называли его отражением. С самого детства. Они были похожи словно близнецы, будто бы их не разделяли два с половиной года разницы. Сейчас, конечно, было уже не детство, семнадцать – не двадцать, а Торфинн – не Расмус, поэтому на его субъективный взгляд они похожи не были, и быть похожим на брата ему хотелось меньше всего. Расмус широко, но совершенно не тепло, как полагает близкому родственнику, улыбнулся и тактично добавил: - Ты жутко постарел.
- А ты должен был повзрослеть, но пока так и не додумался вытащить из носа это уродское кольцо, - огрызнулся Тор. – Что ты тут делаешь?
- Говори помедленнее, а то тебя уже не понять. Мог бы и поинтересоваться, как я, как школу закончил и все такое, - Расмус выпятил нижнюю губу и окинул взглядом магазин, перекатываясь с мыска на пятку. – Мойра решила показать дочке Лондон, я с ними увязался.
Торфинн выгнул бровь: кузина вроде бы только что была еще беременна, зачем кататься с младенцем в такую даль. Уловив во взгляде брата легкое замешательство и удивление, Расмус громко фыркнул:
- Чаще надо дома бывать. Мелкая бегает уже, - он пошел вдоль ряда, начинавшегося с арфы, и нырнул куда-то между ней и контрабасом. – Ты до сих пор в свои пыльные игрушки играешь? Круто, а это что?
Роули схватился за палочку и вовремя успел обезопасить Расмуса от антикварной гитары (ну, вернее, гитару от Расмуса).
- Отойди оттуда, - привычно рявкнул он на английском и, поймав веселый взгляд брата (как будто он в Дурмстранге его понимать не научился), добавил на датском: - Она проклята. И не смей ничего трогать.
- Да ладно тебе, - Расмус подошел к стойке, за которой стоял Тор, и, несмотря на волны возмущения, исходившие по другую сторону, начал перебирать лежавшие на ней бумажки. – Рассказывай, чем занимаешься. Не верю, что целыми днями тут сидишь.
Очень удачно вспомнив, что снова решил бросить курить, Роули нервно одернул рукава рубашки.
Его воспитывали, в числе прочего, упорно вкладывая в голову мысль о том, что семья – самое главное. Будучи ребенком, Тор всячески сопротивлялся этим ценностям, но до некоторого возраста честно нес бремя старшего, присматривая за братом и ухаживая за многочисленными кузинами, которые почти каждый день паслись в доме его родителей. Оторвавшись от семьи, он благополучно забыл, каково это – вечно сдерживать разрушительную силу в лице детишек. А Расмус пока что был все таким же ребенком. Отогнав его от стойки, Роули принялся изображать бурную деятельность, сортируя документы, и упустил момент, когда братишка скрылся из вида за большим роялем, стоявшем у витрины.
В этот момент дверь снова скрипнула. Услышав, как братик при этом зашуршал где-то с другой стороны, видимо, заинтересовавшись, выглядывая из-за инструмента, Тор поднял голову и замер – приятные сюрпризы на сегодняшний день, оказывается, не закончились...

Заметив за плечами Барти гитарный футляр, Торфинн на пару мгновений испытал недюжинную панику. Эта гитара уже стала ему крайне хорошей знакомой, и если с ней что-то случилось... Но когда юноша увидел Расмуса и состроил непередаваемое выражение лица, приняв его за Роули, страх тут же испарился, уступая место, хм, некоторому раздражению. Неужто они и впрямь так похожи. И как Барти мог подумать, что он может так одеться, так причесаться (вернее, не причесаться) и проколоть нос.
- Я здесь.
Братишка, впрочем, не растерявшись, выполз из-за рояля и, улыбнувшись куда более доброжелательно, чем Тору, пожал опешившему Краучу руку, с любопытством оглядывая его с головы до ног.
- Мистер Роули-младший, - услужливо поправил он, а потом повернулся к Тору и невзначай поинтересовался уже на датском: - А он часто к тебе заходит?
- Свали отсюда, - не сдержался тот. Кажется, даже Крауч в этот момент понял, что Роули сказал что-то, выбивавшееся из рамок его обычного поведения, но предпочел тактично промолчать – видимо, сохранность инструмента для него на тот момент была важнее. Или он просто не ожидал, что Роули еще и двое. Зато Расмус, отвыкший от чудесных братских перепалок, пару мгновений изумленно смотрел на старшего и даже позволил Краучу отойти к стойке. – Это мой брат. Извини. Что с ней?
Барти очень бережно выложил на стойку то, что осталось от гитары, и повел носом – то ли в очередной раз чихнуть, то ли пустить скупую мужскую слезу. Пока он выскребал из футляра осколки грифа, Тор приглядывался к краям древесины, пытаясь понять, стоит ли возиться или проще купить новую, а не мучить инструмент. Вообще посражаться за ее жизнь было можно, но... Роули поднял голову, краем глаза отмечая, что Расмус уже подобрался ближе.
- Ни хрена себе, - на чистейшем английском изрек тот, разглядев все, что лежало на стойке.
Проигнорировав братика, Тор посмотрел на Барти и увидел в его глазах такую же панику, какая поднялась в душе у него самого при виде злосчастного футляра.
- Ладно, - он нахмурился, отводя взгляд. – Я попробую что-нибудь сделать, но это, скорее всего, надолго. Зависит от того, что встанет на место, если применить Репаро.
Наблюдавший за этой сценой Расмус перевел взгляд на слегка расслабившегося Крауча. Похоже, он крайне уверился, что его брат и этот парень – близкие друзья. Иначе с чего бы тут были эти странные полунесчастные многозначительные взгляды. Что, впрочем, не помешало ему продолжить заинтересованно наблюдать за Барти и даже вновь обратить на себя его внимание, когда Тор пошел сравнивать древесину с образцами.
- Где ты учишься? – спросил он, высоко поднимая подбородок. Он неосознанно делал так, чтобы по-кошачьи лениво щуриться. Это как минимум привлекало взгляды. Правда, в данный момент один из них совершенно точно не сулил ничего хорошего – это Торфинн вышел из кладовки и, недобро сощурившись, наблюдал за беседой. На его счастье, Расмус этого не видел, потому что, вероятно, в тот же момент обратился бы в камень.

Как назло, нужных для починки инструментов у Торфинна под рукой не было – делать это приходилось нечасто, в основном он занимался реставрацией. Да и для таких повреждений нужно было нечто помощнее обычного клея, иначе спасенный инструмент развалился бы после первого же использования. Так что пришлось наведаться в импровизированную кладовку. Роули подозревал, что братец, продолжавший разглядывать Крауча, не преминет воспользоваться возможностью завязать с ним беседу – не станет же Тор скандалить, если они будут общаться. Услышав невинный вопрос, Роули поджал губы: пусть делают, что хотят, но только не в этом месте и не у него на глазах. Но сделать он ничего не мог, поэтому только оперся плечом о пыльную ширму, перебирая склянки растворов и недоброжелательно глядя на брата под аккомпанемент поднимающейся внутри жгучей волны раздражения. Непривычный к такого рода беседам Крауч слегка замешкался, а потом проворно заговорил, обращая внимание Тора на свой затылок.
Лицо Расмуса вытянулось примерно как несколько минут назад, когда старший ничтоже сумняшеся его послал. Старший, в свою очередь, склонил голову, ехидно улыбаясь, взял наконец нужную склянку и подошел к беседующим, с характерным стуком ставя ее и заодно все остальное, что держал в руках, на стойку.
- Робби МакШейн, - представился Барти, вызвав у Торфинна приступ неконтролируемого кашля, сопровождаемого широкой улыбкой. Со стороны Расмуса она, правда, заметна не была, потому что Роули стоял, склонившись над инструментом и нежно оглаживая наждачкой острые края древесных сколов.
- Э-э-э, - протянул он слегка заторможено. В Дурмстранге преподавали на английском, так как национальное разнообразие студентов превышало все мыслимые пределы, но угнаться за полетом мысли Крауча было весьма нелегко. – Я Расмус Роули. Я… Мы, - добавил он, кинув быстрый взгляд в сторону брата, - из Орхуса. А ты издеваешься, да?
Заклинание Репаро мало повлияло на грустно побренькивающую растянутыми струнами гитару, поэтому Торфинн, слегка подрагивая от беззвучного смеха, теперь стоял буквой G, упершись коленом в стойку и сосредоточенно склеивая вручную четвертый лад. Барти всегда умел внести в его жизнь разнообразие – благодаря кому еще можно было испытать на собственных костях Круциатус или вот отчаянно нуждаться в третьей руке, которая помогла бы придержать мешающиеся струны и расшатанный гриф.
- Ты не обижайся, Робби, - тем временем гнул свое Расмус самой игривой интонацией, - но неужто ты настолько умен, чтобы учиться в таких школах?
Тор тихо, но совершенно отчетливо хохотнул, привлекая к себе внимание. Поймав взгляд Крауча, он слегка выгнул бровь, словно был жутко недоволен каждым словом их с братцем диалога, и требовательно произнес:
- Тут не хватает куска. Ты случайно не забыл его дома… Робби? – он поджал губы, изо всех сил пытаясь удержать серьезное выражение лица.

- Там красиво?
- Неплохо, - вставил не блещущий особыми эстетическими чувствами по поводу чего бы то ни было Расмус. Ну, не то чтобы он вовсе не отмечал красоту сущего. Просто считал, что в жизни есть дела поважнее, нежели быть созидателем, как некоторые. – Ты еще такой юный, куда угодно успеешь. Ну, что ты учишься в Итоне. Ты же волшебник. Ты в мантии. Вон у тебя и палочка из кармана торчит, - не зря же Расмус так долго его разглядывал, почти ничего из виду не упустил. Растрепанные от ветра волосы, наспех зашнурованные ботинки, синяк на бледной коже. Торопился, вестимо. И вообще, его так просто не провести.
Старшего же Роули не покидало ощущение, что Крауч читает монолог какой-нибудь пожилой чопорной леди из современных пьес. И вообще он всячески показывал, как ему нехорошо, то чихая, то кашляя, то драматично поглядывая на "близкого друга" влажными глазами. Когда он в очередной раз это сделал, в панике шаря по его лицу, словно пытаясь найти зацепку, что он шутит или что-то в этом роде, Тор лишь глубоко вздохнул:
- Не ломать же мне целую гитару ради этого, - Крауч судорожно сжал пальцами столешницу, и Роули заметил, как Расмус решил отойти немного подальше от предположительного поля битвы. – Ну… Ладно, знаешь, это задняя часть грифа. Держаться будет, залепишь сам чем-нибудь. Играть, правда, будет немного сложнее, но когда это Барти Крауч боялся трудностей…
Кажется, я сказал последнюю фразу вслух?
Хмыкнув, он вновь уткнулся в инструмент, но Расмус, впрочем, вроде как не обратил внимания на приоткрывшуюся над Робби завесу тайны, ибо увлекся рассматриванием личных вещей брата, лежавших на стуле в углу.
- Ты до сих пор везде таскаешь с собой эту штуку? – воскликнул он, потянув руку к скрипичному футляру. - Любимая игрушка.
- Не трогай! – даже не глянув в ту сторону, предупредительно прикрикнул Тор, снова переходя на датский. На родном языке любые угрозы звучали куда внушительнее. Особенно для окружающих, - краем глаза отметил он вздрогнувшего Крауча. – Эта штука, милый братец, - припечатал Роули уже на английском, - передавалась в нашей семье из поколения в поколение. Нашему поколению она уже передалась. И будет лучше, если ты ее трогать не будешь.
Расмус вскинул голову и обжег брата взглядом. В их семье был культ семьи. И Торфинн был единственным, кто ее покинул. А Расмус – единственным, кто его не осуждал, с детства будучи более или менее привычным к не любящей рамок натуре.
- Знаешь что, - забыл перейти на датский он, - все до сих пор надеются, что ты повзрослеешь. – Расмус окинул брата взглядом и резким шагом направился к выходу. Он замер у двери только чтобы сказать Барти: - Приятно было познакомиться.
- Передавай привет родителям, - бросил Торфинн, на пару мгновений задержав глаза на быстро исчезнувшей в воздухе фигуре. А потом вспомнил, что они были здесь не одни. Извини за эту сцену. Мысленно – вполне достаточно. Он скользнул взглядом по Краучу и продолжил колдовать над гитарой.

Разборки в семье Роули не были редкостью, особенно после того, как он изъявил желание уехать из небольшого тихого Орхуса в город побольше и от родных подальше. О том, что имел глупость высказать эту чудесную идею при родных вслух, он жалел уже лет пять. Осознание того, что он имеет все шансы прожить жизнь абсолютно так же, как и любой его старший и не очень член семьи, жутчайше угнетало. Решительно бросить все в этой тихой обители было прекрасным выходом. И хотя первые полгода ему пришлось жить в магазине, даже тогда Торфинн был абсолютно счастлив, что не пошел по стопам кого бы то ни было из своих родных. С их точки зрения это, конечно, было жутко неправильно, и поэтому (ну, и не только) он за три года так ни разу и не наведался домой. Да и зачем.
Но Расмус его никогда не осуждал. Ну, наверное, это из-за того, что в детстве ему прививалось, что старший брат – образец для подражания, тот всеми силами старался соответствовать этому статусу, а Расмус, соответственно, к нему тянулся. Но в подростковом возрасте это прошло, когда стремление Тора вырваться из навязываемых рамок начало приобретать не совсем правильные с точки зрения старшего поколения формы. Слово "игрушки" про музыкальные инструменты он привык слышать от матери, ибо, по ее мнению, музыка – это для магглов и вообще несерьезно. Неудивительно, что Роули выводило из себя то, что брат говорит ее словами и имеет все шансы стать таким же, как она. А ведь вроде бы ее муж – генетический обладатель прекрасного слуха, сын музыканта симфонического оркестра...
В общем, пока Барти разгуливал по магазину, умиленно оглядывая так давно не виданные инструменты (правда, фортепиано, за которым он проводил большую часть времени, недавно купили), Роули уже почти восстановил гриф. Выглядел он как побритая налысо кошка – такой же неопрятный, странный и несчастный, но чары восстановления были призваны поправить дело. Ввиду долгих скаканий с учебником заклинаний над различного рода инструментами, которые приходилось реставрировать, Торфинн даже достиг неких успехов в этой области беспалочковой магии, поэтому мелкие трещины на местах склейки исчезали под его пальцами словно сами по себе. Для остального махать палочкой, особенно в плохом настроении, было чревато: волна магии чуть сильнее – неприятные последствия гарантированы.
Роули раздосадовано оглянулся и не придумал ничего лучше, чем сказать:
- Барти, подойди сюда, - он обошел стойку и присел на нее, разглядывая гитару. Дождавшись, пока Крауч налюбуется на "родные места" и соизволит послушаться, он ткнул ему в живот боком корпуса и, бормотнув: - Держи крепко, - принялся распутывать и вытягивать уцелевшие струны. Бытовое волшебство, так сказать, палочкой здесь пользоваться ни в коем случае нельзя.

«Шнуровать» гитару было легко и весело, помощь Крауча даже почти не понадобилась.
Помощь потребовалась Краучу, потому что он, похоже, и в самом деле чувствовал себя неважно. Когда Роули отложил гитару на стойку позади себя, тот начал заваливаться и даже схватился за его руку, чтобы не упасть, а Тор, в свою очередь, невольно дернулся вперед, подхватывая его под бок. Вообще-то он обычно таких нежностей себе не позволял, но когда мальчишке грозит вероятность растянуться в обмороке на полу магазина, хочется удержать его от необдуманного поступка. У Барти была очень горячая ладонь. Роули поднял голову и открыл рот, чтобы поинтересоваться его самочувствием, но в следующее мгновение щеки будто обожгло огнем. Стерев с лица глупо-благодарную улыбку, Крауч припал к его губам.
От неожиданности Торфинн сжал ладонь на его талии, недоуменно моргая. Интересно, когда он научился так округлять глаза? И зачем он вообще об этом думает вместо того, чтобы что-то предпринять? Впрочем, этот момент объяснить довольно легко – Роули так давно не целовался, что плохо помнит, как это происходит. И в последний раз некто возраста Крауча целовал его, когда он сам был примерно тех же лет. Правда, целоваться тогда он вряд ли умел, а у Барти это был, вестимо, не первый раз.
Что это вообще все значит?
Крауч шатнулся назад, но глаз не открыл, будто это спасало его от предполагаемой расправы за буйное поведение. Взгляд Роули же некоторое время был прикован к его влажно блестевшей нижней губе, а потом они резко и как-то одновременно посмотрели друг на друга. Настало время для неловкого момента, когда приходится отдернуть руки и вообще перестать нарушать личные границы. Отойти, например. Дойдя до этой светлой мысли, Роули сделал шаг назад и наткнулся бедром на стойку, искренне пытаясь состроить безмятежное выражение лица, но мышцы, казалось, парализовало изумление.
Это что было? Крауч, конечно, выглядит не особо здоровым и, судя по тому, что успел заметить Тор, у него даже был жар, но… Словом, никогда не отличавшийся желанием лезть кому бы то ни было в душу Роули почувствовал, что ему чего-то недоговаривают. А чего – хотелось бы знать. Наверное.
Нужно было сказать что-то более оригинальное, нежели «Ты в порядке?» или «Тебе настолько плохо?» и уж тем более чем «Твои родители вообще в курсе, что ты здесь?» Пауза немного затягивалась.
- Я предпочитаю принимать оплату деньгами, - изрек Роули, обнаруживая, что голос занятно слегка охрип. Он обошел стойку и приземлился в свое неизменное резное кресло. Ему еще предстояло узнать, в чем дело, ПС не любят быть не в курсе. Но, пожалуй, не в этот раз. Немного поблуждав, взгляд упал на воссозданную гитару. – Так что с ней случилось?
Кажется, очередная попытка бросить курить с треском провалилась. Хоть зарубки на стене делай.

Проследив глазами за отсчетом золотых монет, Роули поперхнулся дымом и кашлянул, подумав, что Крауч ошибся в расчетах: то что он сейчас заплатил - целое состояние. Тем более за починку. Но на его лице была написана такая серьезность, что Тор предпочел не лезть (вероятно, упрямый мальчишка знает, что делает). И закурил очередную сигарету. Дым обволакивал, привычно успокаивая, и навевал различного рода воспоминания. Все казалось уже не таким жутко нервирующим и способным вывести самого мистера Непроницаемое Лицо из равновесия. В подобную погоду самое оно было бы расположиться в удобной позе под одеялом, но магазин в компании с сигаретным дымом – тоже неплохой вариант.
Дурмстранг, правда?
Роули перевел взгляд на Барти, пытаясь представить себе его щуплую фигурку в ярко-красной форменной мантии или шубе. Он бы выглядел в ней как первокурсник, наверное.
- М-м-м, - глубокомысленно протянул он, перебирая воспоминания о школе. В целом, она оставила в его душе некий отпечаток, даже исключая из внимания некоторые подробности. - Неплохо. В основном преподают практическую магию. Учеба и весь официоз на английском, но на нем никто не говорит из учеников, поэтому все, в общем-то, сами по себе, хотя народу очень и очень много. Деление на факультеты условно, потому что в одном факультетском крыле невозможно разместить всех. Еще там холодно. Шуба – часть школьной формы. Дышать иногда бывает тяжело, потому что школа в горах, и иногда создается впечатление, что светлой части дня нет вообще, потому что когда не темно – туманно. И лучше не заходи в ванную на четвертом этаже.
Когда это Роули научился выговаривать столько слов за раз?
да еще на последней фразе он честно попытался сдержать смешок. Нет, он мог сказать, чтобы Крауч не ходил туда, если, конечно, не хочет найти приключений себе на пару различных частей тела, но любопытный юноша ведь не сдержится и заглянет.
Хм, интересно, а перевод его в Дурмстранг избавит магазин от еженедельного/ежедневного, в зависимости от времени года, присутствия Барти? Оттуда-то до Англии не так просто добраться. И что тогда будет с его блистательно начавшейся карьерой в ПС? Неужто Крауч действительно позволит кому бы то ни было решать за него, где жить и учиться.
Впрочем, это не его дело.
Последние несколько минут Роули испытывал странное непроходящее ощущение того, что все это с ним уже было. Вся эта ситуация словно когда-то приснилась ему, и он, наверное, даже помнил этот сон какое-то время, размышляя о его подробностях. Потом он дернул плечом и резко встал, чтобы потушить сигарету в стоявшей на стойке пепельнице. Что за чушь. Ему сто лет не снилось снов.